Под теплым дождем

В жару все кажется немного странным. Не удивительным, а, скорее… не таким, как привык, как будто из сна. Вот, к примеру, возле Курского вокзала возле меня профланировал темный от загара мужик в одних шортах. Мужик как мужик, на самом деле, если бы не одно «но» — волосы на его спине росли так, что, благодаря моему плохому зрению, напоминали ангельские крылья, если последние бывают черными.

Минут через пять возле меня возник еще один человек.

— Не подскажете, как добраться до Москвы? — поинтересовался он, стоя под огромной надписью «Москва».

Все это напоминает бред, но буду честным: идти по центру Москвы нынче приятно необычайно. Юные прелестницы притягивают внимание смелыми юбками и знатными декольте, в кафешках люди залпом пьют гляссе и лимонады, на Ордынке из какого-то окна поет Том Уэйтс, а я, то и дело спотыкаясь, читаю на ходу вот это — «Я все еще помню те изнуряющие жаркие полуденные часы после любовной схватки. Стояло лето. Такое же, как и все предыдущие в этом белом городе, обращенном спиной к морю и уходящем тесными улочками с крутыми спусками и подъемами к голым холмам, расползшимся по неровной земле» — и кое-что еще из турецкого писателя Недима Гюрселя.

Я читал это даже в офисе — пока не закапало. Хотя, если уж по правде, вчерашний дождь был как насмешка над самим собой, как пустое кокетство престарелой вдовы.

Я слышал, будто на кто-то едва ли не простыл. А я стоял посреди улицы мокрый, и не чувствовал этой влаги. Я вышел из своего душного офиса под еще более душный дождь, и, зажмурив глаза, совершенно не понимал, как можно не ощущать и капель, и липнущей к телу рубашки, и разбивающихся о мои очки струек. Но — да — я, увы, ничего не ощущал.

За день до этого я разговаривал о том, что наша прошлая жизнь может восприниматься либо через факты, либо через чувства. Кто-то помнит череду событий, даты, цифры, слова и поступки. Кто-то хранит прошлое как набор эмоций и ощущений и, вспоминая о них, может заново пережить ту радость или боль, что были день, год, два или тридцать лет назад…

У меня всегда была плохая память на цифры. Стыдно признаться, но, закончив исторический факультет, я не могу запомнить числа, в которые родились мои друзья. Зато я помню другое. В мельчайших подробностях я могу вспомнить то, что переживал, когда внезапно, стоя у посаженного моим прадедом дуба, осознал, что перестал быть ребенком, что ощущал, потеряв бабушку, столкнувшись с изменой, пытаясь побороть любовь, впервые оказавшись в горах, присутствуя при рождении своего ребенка, стоя под водопадами Капузбаши, возвращаясь в город своего детства, нюхая пахнущий солнцем песок, гуляя в облаках, держа в каждой своей ладони крошечные ладошки дочек, получив короткое смс от сына: «я люблю тебя», пытаясь поймать форель в верховьях Кодора, лежа в траве в парке Ретиро или сидя в тени деревьев в Останкинском парке.

Вчерашний дождь, я уверен, не имел ни малейших шансов остаться в моей памяти. Мне, увы, по-прежнему не интересны голые факты. Он, подлец, однако, обхитрил меня – затаился, притворился пустышкой, за пятнадцать минут испарился из моей одежды, не оставив и следа, чтобы после завершить день так, как и положено дождю – заставив вспоминать тех, что ушли и час, и несколько жизней назад, потому что каждый раз это происходило почему-то именно в дождь.

Фактов не останется. Зато чувства крепко вплетутся в память, в которой теперь будет идти теплый дождь, и я буду стоять под ним и не чувствовать его, и знать, чем он закончится.

Мнение автора колонки может не совпадать с точкой зрения редакции «Москвы.Центр»