На куске гусеницы танка лежала бронзовая собака

Бывший зенитчик Генрих Анненков — о дороге от Курска до Победы

В маленькой квартирке Генриха Антоновича стен не видно из-за книжных шкафов, фотографий, африканских масок.

Никакого упоминания о той войне. Только на столе в рабочем кабинете — его фото у памятника собакам, погибшим на полях сражений. Бронзовая собака лежит на куске гусеницы немецкого танка — четыре лапы и груз тротила против бронированных чудовищ.

— Генрих Антонович, вы видели этих собак в бою?

— В бою — нет. Я видел, как их везли в бой: эшелоны проходили через станцию, которую прикрывала наша зенитная батарея.

— А когда начался ваш боевой путь?

— Сразу после того, как зимой 43-го Красная армия освободила Курск. Мне тогда было 18, я с двумя своими друзьями пришел в военкомат. Дали винтовки — мы военкомат охраняли. Но, конечно, хотелось на фронт. А меня в пехоту не берут — плоскостопие. Однако повезло.

Приехал какой-то офицер, спрашивал, кто с высшим образованием или законченным средним. Таких не было. Тогда спросил — у кого хотя бы девять классов за плечами. И я вышел вперед.

Отобрали человек 20. Привезли в Щигры — это километров 60 от Курска. Тут мы и узнали, что служить будем в частях ПВО.

— Это батареи 85-миллиметровых зенитных орудий?

— Нет, 37-миллиметровые, автоматические. Они станцию прикрывали. По идее высота полета снарядов составляла 4 километра, но на самом деле эффективная стрельба велась на высоте до полутора километров — выше было большое рассеивание. Я — заряжающий, мой друг Женька — стрелок, еще один друг — Валька — подносчик снарядов. Немцы весной и в начале лета часто бомбили и Курск, и Щигры — здесь разоружались эшелоны. Тут мы подбили свой первый вражеский самолет — Юнкерс-87 «Штука». Над нами воздушные бои шли в три уровня — бомбардировщики выстраиваются в «карусель» — бомбить. Их прикрывают немецкие истребители, наши — атакуют. Мы такие воздушные бои «собачьей свалкой» называли.

Ну вот мы «штуке» и влепили, он загорелся. И погнался за ним наш истребитель.

Как немец ни старался, дотянуть до своих не сумел. Сел у наших позиций, летчик, майор, попытался отстреливаться — его убили. Но нам этот самолет не засчитали.

Тогда требовались доказательства того, что именно ты сбил. Надо было снять с упавшего самолета номерные детали. Помню, в том же году сбили Хенкель-111.

Его тоже не засчитали. Приехал наш лейтенант номера снимать, а там майор авиационный. Уже сам снял. Послал нашего лейтенанта…

— И что, не обидно?

— А мы не за ордена и медали воевали, а за Победу. Тем более что были и на нашей улице праздники. Под конец войны перебросили нас под Бреслау — польский Вроцлав. И вот стоим мы перед железнодорожной насыпью, а за ней — немцы. И вот слышу — рев моторов, и из-за насыпи взлетает немецкий самолет. У второго орудия — перекос снаряда, а мы дали очередь — и тут же его сбили. Прошло какое-то время, вылетает второй и сразу берет резко вверх. Мы и его — первой же очередью. Мне потом сказал один капитан, что за всю войну не видел, чтобы зенитка так стреляла.

Номера мы сняли сами.

В первом самолете был груз автоматов — шмайсер StG-44. А второй вез серьезных военных. Видимо, пилоты думали, что мы, первый самолет сбив, успокоимся — решили прорваться.

— А демобилизовали вас в каком году?

— В 46-м. Мы написали письмо Сталину с просьбой нас тоже демобилизовать пораньше — годы-то идут! И — выходит указ: отпустить всех 1924 года рождения по домам в 1946-м. Мы сначала себе это приписывали. Потом уже поняли, что такие планы у командования давно были. Так закончились для меня военные годы.