Нас, молодых и глупых, вывел старшина

Он родился в самом центре старой Москвы, в доме, подъезд которого выходил на здание Театра на Малой Бронной. Тут прошло его детство. А летом 1941 года, в свои неполные семнадцать, он вместе с товарищами, оказался в полях под Смоленском в страшном танковом сражении, которое до сих пор снится по ночам.

- Павел Осипович, песня о сырой земле, в которой лежат «Сережка с Малой Бронной и Витькой с Моховой», это – о вашем поколении, практически, о ваших друзьях с Бронной?

- Да. Хотя в московских дворах моего детства было немало шпаны. Я же-был мальчиком из благополучной московской семьи юристов, но мои умные родители никогда не запрещали общаться с этими ребятами, и в частности, играть с ними в футбол. А лучше всего в футбол играла именно столичная шпана.

- Какие законы царили в дворах вашего детства?

- Были игры. Были драки. Дрались двор на двор, дом на дом. Не участвовать было нельзя, потому что если не выйдешь, то проходу потом не будет. Все тебя будут называть трусом или предателем. Посему, услышав в распахнутое окне крик о том, что шестой дом дерется с четвертым, я мчался кубарем вниз. Возвращался с синяками, ссадинами и нес родителям какую-то чушь, типа «шел, споткнулся, приладился, упал».

- В дворовых боях были свои законы?

- Были. По сегодняшним временам, вполне «рыцарские». Мы дрались серьезно, но лежачего никогда не били, и в руках «оружия» не было - ни свинчаток, ни арматуры.! Арматура – это уже бандитские разборки, а бандитов в нас во дворе не было.

- Я сразу вспоминаю стихи Валентина Гафта, которые могли бы быть посвящены вам лично: «Мамаша, успокойтесь, он не хулиган. Он не пристанет к Вам на полустанке. В войну (Малахов помните курган?) С гранатами такие шли под танки».

- Да, именно под танки. Я тут как-то смотрел фильм о войне, и мне стало нехорошо. Камера оператора снимала гусеницы танка откуда-то снизу, из окопа. И я физически ощутил комья грязи, летящие мне в лицо.

- А что, и такое довелось пережить?

- В самом начале войны. Мы, мальчишки, рвались на фронт. Но поскольку многим еще и семнадцати не было, нас взяли в бригаду, которая отправилась под Смоленск рыть противотанковые рвы. Но немец каким-то образом обошел, и мы, мальчишки, оказались в окружении, из которого нас повел старшина.

- Винтовки-то раздали?

- Раздали. Мы же ополчение. И «коктейли Молотова» раздали. И терки специальные, о которые эту бутыль с зажигательной смесью следовало сначала поджечь, что было непросто сделать даже в мирных условиях. Старшина, выводивший нас, был профессионалом. Между переходами, отдавал приказ «окопаться» - мы лопатками рыли окопы. Земля поддавалась плохо. Тем более, что шли всё дальше и дальше, а уже вырытые окопы бросали. Молодые да глупые, мы всё стараясь на привале оказаться от нашего старшины подальше, чтобы «сачкануть», вырыть яму наполовину, и потом в ней просто присесть. А он обзывал нас за это «сачками московскими», и орал, чтобы рыли в полный рост.

И вот пришел день, когда из этих окопов мы увидели ползущие на нас фашистские танки. В тот день я оказался третьим от старшины в шеренге, поэтому окапываться пришлось на совесть. Помню даже, как расстраивался, по этому поводу.

Танки подошли вплотную и гусеницами стали сравнивать наши окопы с землей. Это был самый большой ужас, который я пережил за свою долгую жизнь. Чувствовал, как земля сыпется на голову, как эта железная махина готова провалиться и раздавить меня. «Утюжили» нас долго, а когда ушли, те, кто был в состоянии, стали кидать вслед танкам в бензобаки, расположенные сзади, «коктейли Молотова». Трясущимися руками.

Но самое страшное оказалось дальше: поднялись и увидели, что уцелели лишь те, кто вырыл окопы в полный рост. Остальных подавили гусеницами.

Вот так нас старшина и вывел. Потом я уехал в Томск и поступил в университет на филологический факультет. Хотя в детстве мечтал быть не филологом, и не режиссером, а артиллеристом. Мечта «быть артиллеристом» тоже исполнилась: в 1943 со второго курса театрального института в Томске я ушел в армию, и служил в артиллерийском полку. Ну, а позже, меня забрали в артистические бригады, с которыми ездил по фронту.

Кстати, когда все в том же Томске, я забирал документы из университета, чтобы отнести их в приехавший в эвакуацию ленинградский театральный институт, один из преподавателей университета, будущий академик Тамарин, убеждал меня: «Павел?! Не делайте глупости! Вы же интеллигентный человек! Артисты – люди не интеллигентные!» Но я его не послушался. Театр стал для меня вторым домом. И в этот дом я несу все свои размышления и переживания, накопленные за жизнь.