Помнит сердце, не забудет никогда...

Еще 10, 20, 30 лет назад ветераны Великой Отечественной войны, живые свидетели и участники самых страшных событий в истории нашей страны, не были такими хрупкими. Сейчас им далеко за 90, а некоторым — и больше века, так что молодежи редко выпадает встретить такого героя. Здоровье и силы уже не те, что прежде: время — не только лекарь, но и неумолимый враг, победить которого не способен, увы, никто. Но их голоса звучат. И их истории должны звучать. Ради них самих, ради будущего России, ради победы, которую еще только предстоит одержать.

Сегодня жители районов Центрального округа, ваши соседи, на страницах «МЦ» рассказывают о самых запомнившихся случаях, которые произошли с ними на фронтах Великой Отечественной.

«Жива!..»

Мира Григорьевна Буриева живет в Басманном районе. Попала на фронт в 17 лет, скрыв свой настоящий возраст. С апреля 1942 года служила в рядах отдельного батальона связи в составе 268-й стрелковой дивизии, участвовала в боях в составе 832-го отдельного батальона связи 378-й стрелковой дивизии на Прибалтийском и 2-м Белорусском фронтах. Была демобилизована 8 июля 1945 года. «Это был самый страшный день в моей жизни. Белоруссия, мы лежали в окопах, и шли фашистские танки. Их было очень много, мы видели их приближение, слышали нарастающий рев моторов, а бежать, чтобы спрятаться, было некуда. И я сказала своему помощнику Ване, солдату: «Мы должны погибнуть сейчас, но как настоящие герои! Давай обвяжемся гранатами и бросимся под эти танки…» Ваня закричал на меня, что умирать мне рано, за косы схватил, отбросил в самую глубокую траншею и накрыл собою. Танк прошел прямо над нами. Землей нас засыпало основательно, но мы выжили. Ваня раскопал меня... «Жива, дура!» Мне было 19, моему спасителю года на два больше. Я была связистом с катушкой на спине, ползала по-пластунски под выстрелами на первой линии фронта, чтобы прокладывать связь. Потом мы смогли взять эту деревню, как оказалось, очень важный стратегический пункт, и нас представили к награде — я получила орден Красной Звезды. К сожалению, с Ваней война нас потом разбросала, не знаю, увидел ли он нашу победу…».

Хотел отомстить за отца

Виталий Григорьевич Дера родился в селе Темрюк Старо-Николаевского района Мариупольского округа. Половину своей жизни проживает в Замоскворечье. 16-летний Виталий добровольцем записался в 11-й армейский запасной стрелковый полк 2-го Украинского фронта. С 1944 года участвовал в боях в должности командира отделения 12-й гвардейской Краснознаменной орденов Кутузова и Богдана Хмельницкого бригады в составе 4-го Украинского фронта, освобождал Польшу, Чехию, штурмовал Берлин.

«На войну я попросился, когда убили моего отца, отомстить за него хотел. Помню, немцы наступали, мне 14 лет. Отец, председатель колхоза, повез нас с матерью на бричке в сторону Мариуполя. Но перед самым Мариуполем путь преградили немецкие мотоциклисты. Мы с мамой успели скрыться, а отец вступил в бой. С осколочным ранением колен его немцы в плен забрали, с другими пятью коммунистами хотели доставить в гестапо, в Мариуполь. Ему больше всех, наверное, повезло: по дороге, в районном центре, в Володарске, его расстреляли, потому что он сам идти не смог. Я уже участвовал в форсировании реки Молочной в Мелитополе, тяжелые бои были, и вдруг выходит указ маршала Тимошенко о том, чтобы малолеток с фронта убрать. Я плакал, просился остаться, и ротный командир посоветовал «приписать» себе дополнительный год. Так я попал на курс молодого бойца на станцию Прудбой под Сталинградом. Когда в 1945-м мы наступали на Берлин, я помню именно со стороны малолетних фашистов очень жесткое сопротивление, как они стреляли с разных этажей домов. Среди моих подчиненных много погибших было.

Репортаж под пулями

Леонид Николаевич Якушин родился на Красной Пресне и живет здесь до сих пор. Военноморскую школу окончил в апреле 1944 года, радистом в составе Краснознаменной Днепровской военной флотилии освобождал Белоруссию, Польшу, Германию. После войны продолжил службу в Фюстенберге. С 1948 года служил на Балтийском флоте, в финском Порклауде его бригада сторожевых кораблей занималась тралением минных полей, мобилизован в 1951-м

«Больше всего мне запомнился штурм реки Шпрее в конце апреля 1945 года. Чтобы представить бой лучше, посмотрите на Москву-реку, чьи берега сплошь в граните — форсировать такие подобно самоубийству. Мне дали задание: сопровождать корреспондента из газеты, который должен был фотографировать эту боевую операцию. На противоположном берегу располагался правительственный квартал, его защищали отборные войска СС. И вот представьте себе 80 метров на совершенно открытом водном пространстве под непрекращающимся огнем. Первыми в атаку были брошены наши маленькие юркие полуглиссеры, перевозившие на себе максимум 10 десантников. Из 18 мотористов катеров 10 были награждены званием «Герой Советского Союза» посмертно. Сколько всего погибло тогда наших, не могу сказать, но очень много. Если бы мой подопечный корреспондент оказался случайно в тех же рядах, я должен был сохранить фотографии, доставить их в «правильные руки». Хоть и с нашего берега мы наблюдали переправу, но тоже под пулями. Сняли все удачно, живы остались. Помню, как появился первый освобожденный кусочек земли на другом берегу, и следом на понтонах полуглиссеры потянули танки».

Сумасшедший маневр

Евсей Яковлевич Рудинский, житель Тверского района, в августе прошлого года отметил свой вековой юбилей. В Мелитопольском военно-авиационном училище прошел обучение в самые первые годы войны. С 1943 года воевал штурманом в рядах легендарной 16-й Краснознаменной воздушной армии, в составе 128-го бомбардировочного авиационного Калининского Краснознаменного ордена Суворова полка участвовал в битве на Курской дуге на самолете ПЕ-2, в конце апреля 1945 года совершил несколько боевых вылетов на Берлин.

«Лет прошло много, но воздушные бои над мостом через реку Березину во время операции «Багратион» летом 1944 года помню хорошо. Боевая высота для сбрасывания бомб в 1944–1945 годах достигала 2000 метров. В узкий, всего шесть метров мост очень сложно попасть, к тому же артиллерия вражеская не молчала. Ведь по этому мосту отступали фашистские войска, но нам этого никак допустить было нельзя. И мы смогли в четырех боевых вылетах семь раз попасть ровно в мост, разрушили его. Из четырех сопровождающих нас истребителей один немцы подбили, летчик его, Иван Степанюк. Два мотора пылали ярким пламенем, однако экипаж на парашютах спасся. Самые низкие полеты случились у нас под конец войны, 16 апреля началась битва за Берлин. Мы базировались на аэродроме Милостово в 70 километрах от известных Зееловских высот. В первый вылет пришлось возвратиться уже через минут 40 из-за очень низкой и плотной облачности. Зато во втором вылете, когда нам выпало бомбить пункт Альгам, мы шли на высоте около 1300 метров. Экипажи были хорошо подготовленными, поэтому получилось войти в пике всей пятеркой, и бомбы сбросили уже с высоты 400–500 метров. Вот тогда мы попали под сильнейший зенитно-пулеметный огонь. Я и сегодня точно вижу эти бесконечные протянувшиеся до самолета трассы взрывов. Я тогда кричал летчику: «Боря, делай сумасшедший маневр, чтобы немцев обмануть, не дать им прицелиться». Мы вышли из огня, вернулись на аэродром с пятью дырами в фюзеляже самолета. Каждая дыра размером в 25–30 сантиметров».

Победные 100 граммов обменял на еду

Владимир Петрович Куклев проживает в районе Хамовники, этим летом готовится отметить свое 103-летие. В 1941 году он вступил добровольцем в Красную армию, на Волховском фронте участвовал в прорыве Ленинградской блокады, 3 октября 1945-го был демобилизован для продолжения учебы в университете.

«В начале зимы 1941 года при росте 173 сантиметра я весил 40 кило. Хоть мы и служили в части, которая занималась обслуживанием аэродромов в Ленинградской области, я в должности сержанта-шофера, пропитания не хватало и нам. Представьте — на весь день 250 граммов хлеба и жидкая похлебка с пшеном. Совсем обессиленного, меня эвакуировали на Большую землю, в госпиталь. Помню Дорогу жизни через Ладожское озеро. Из-за бомбежек автоколонна часто останавливалась. Один раз стояли очень долго, а когда тронулись, у меня не хватило даже сил вернуться обратно в машину, удалось лишь лечь на пушку, которая прицепом за грузовиком следовала. К утру, когда добрались, я уже совсем примерз животом к той пушке. Каким счастьем для меня и таких же, как я, оголодавших товарищей стал случайно найденный в воде, возле разбомбленной баржи мешок овса! Мы сварили из него кисель. Рецепт очень простой: в алюминиевой кружке на буржуйке доводишь до закипания замешанный в простой воде овес. Как только закипает жидкость, густеет, нужно снимать, иначе густота пройдет. Меня приписали потом к Волховскому фронту в пехотные войска, относились ко мне сослуживцы очень хорошо, старались откормить, но чувство голода не оставляло еще долгие годы. Во время прорыва немецкой оборонительной линии в пехотном строю я получил контузию и ранение в руку, попал под автоматную очередь. После меня признали годным к нестроевой службе и приписали к роте службы земного обеспечения самолетовождения. Главная моя техническая победа там — я придумал, как с помощью телеграфного аппарата Морзе передавать код для навигации самолетов. За два с половиной года службы ни разу не случилось ошибки. Помню, как в Германии мы радовались победе. Такого салюта, как 9 мая 1945 года, я нигде и никогда больше не видел. Все небо было в трассирующих пулях, палили все и из всего, из чего только можно было. Но, признаюсь, выпивать не выпивал, даже за победу. Всегда положенные мне 100 граммов и махорку обменивал у товарищей на еду».

Напоминал женщинам их сыновей

Уроженец деревни Теребени Бежецкого района Тверской области Александр Федорович Афанасьев после войны перебрался в Красносельский район столицы. На службе в армии Александр Афанасьев оказался уже в 1940 году — в Польше, на самой границе. 27 сентября 1941-го во время отступления в Днепропетровской области Александра Федоровича взяли в плен. Его война превратилась в борьбу со смертью в концентрационных лагерях.

«Мои главные воспоминания связаны с людьми. Горя я увидел много, но запомнилось больше хорошее. Вот представьте, гонят нас на работы через полуразрушенный под бомбежками немецкий город Хаген, иногда останавливают, чтобы построить и пересчитать, и во время переклички откуда-то сверху из-за забитого фанерой окошка к моим ногам прилетает пакетик с кусочком хлеба. Я был всю жизнь щупленьким, выглядел моложе своих лет, немецким женщинам, возможно, напоминал их сыновей — жалели меня, старались подкормить. И с простыми рабочими, когда работал на немецкой фабрике, хорошие отношения складывались, удалось познакомиться даже с местными коммунистами. Потихоньку, чтобы охранники не заметили, они делились со мною нехитрыми своими съестными припасами. И все же я никогда не отказывался от мысли о побеге, даже в 1945 году, когда знал, что наши уже вошли в Европу. Добежать удалось только до станции. Перед самой отправкой поезда все товарные вагоны немцы стали проверять, «выцарапали» меня. И тогда я оказался в Бухенвальде, где очень сильно заболел. Оттуда меня перевели в БургенБельзен, а освобождали из лагеря нас союзники-англичане»

Шоколад вместо табака

Константин Иванович Курбаков живет в районе Якиманка. На фронт он попал 17-летним юношей в 1944 году. Начинал воевать рядовым, телефонистом. К 1946 году дослужился до командира взвода 303-й гвардейского зенитно-артиллерийского полка 2-й Гвардейской Барановичской Краснознаменной ордена А. Невского зенитно-артиллерийской дивизии Резерва Верховного Главного Командования.

«Мне приятно вспомнить людей, с которыми выпало воевать, что называется, спина к спине. Расскажу забавный случай. В начале октября 1944 года меня отправили с такими, как я, молодыми ребятами в зенитную батарею, которая охраняла мост в Польше. На четвертый день все в части получили положенный им табак, а нам почемуто его не дали. Из нас троих новичков к тому времени только у меня была медаль «За боевые заслуги». Товарищи решили, что и восстанавливать справедливость нужно идти мне, как самому заслуженному из нашей компании. Замучились они уже собирать окурки. Я, кстати, курить только пытался тогда, но всерьез не научился. В общем, пришел я к старшине — огромному, судя по внешнему виду, очень страшному человеку. На самом деле он был добрым, как отец заботился о молодых. И вот я его стал «пытать», на каком основании нам не выдали табак согласно положенным гвардейским нормам. Старшина же, совершенно не стесняясь своего подлога, признался, что вместо табака всем нам троим выдал шоколад, по две таких кругленьких американских плиточки. И как ни настаивал я на том, что и я, и мои товарищи, как военнослужащие, гвардейцы, имеем право получать табак, старшина категорически не соглашался на выдачу этого «вредного зелья». Да еще, посмотрев на меня, строго добавил, что «при таком светлом, чистом лице о курении даже думать нельзя». Дабы все же решить вопрос в свою пользу, я пригрозил ему тем, что обращусь к замполиту. В тот же миг я увидел под своим носом его увесистый кулак, как минимум в четыре раза превосходивший по величине мой. Таким образом, желание дальнейшего разбирательства у меня пропало.

Через три года, когда в дивизии я стал комсоргом полка, уже носил погоны гвардии старшины на должности командира взвода, предложили мне участвовать в кампании против курения. Для нашей газеты хорошее антитабачное стихотворение у меня получилось. Никогда я больше не курил и всех агитировал за здоровый образ жизни».