Сергей Соловьев: Тарковский испил моей крови

25 августа любимый кинорежиссер, сценарист, народный артист и житель Большой Бронной отметил свое 73-летие. «Москва Центр» поздравила именинника 

Этот год был удачным для классика отечественного кино Сергея Соловьева — он снял фильм «Ке-ды», который скоро выходит в прокат. «МЦ» встретилась с Сергеем Александровичем в кафе на Большой Бронной, где режиссер живет уже много лет.

- В фильме «Одноклассники» вы показали молодежь как аморфных беглецов от реальности. А в фильме «Ке-ды» — более оптимистический взгляд на подрастающее поколение. Какие они, вчерашние школьники?

- С молодежью общаюсь ежедневно — у меня второй курс актерско-режиссерской мастерской во ВГИКе. Сейчас другая молодежь. Очень хорошие дети, правда хорошие. Лично меня это поколение обнадеживает.

- Расскажите о своих родителях.

- Я из советской семьи офицера. Благодарен судьбе, что с 7 до 17 лет жил в Ленинграде и общался с фотографом Валерием Плотниковым, Сергеем Довлатовым, Иосифом Бродским. Я был тогда маленький, но видел их, слышал. А с Плотниковым мы вместе росли, и с Львом Додиным тоже.

- Ваши родители не из среды кинематографистов. Тогда как у Никиты Михалкова, Арсения Тарковского родители — выдающиеся деятели культуры. Наверняка у Никиты Сергеевича с рождения была более благоприятная среда для того, чтобы стать художником, чем у вас?

- Я был знаком с мамой Никиты и Андрона — Натальей Петровной Кончаловской, выдающейся женщиной. В фильме Андрея Кончаловского «Дворянское гнездо» звучит романс, который исполняют Беата Тышкевич и Ирина Купченко. Я был убежден, что это русский романс, но не мог его нигде найти. Позвонил Андрону, чтобы спросить, где найти текст романса, и услышал, что его автор — Наталья Петровна Кончаловская. У Никиты и Андрона — исключительно талантливые родители, а значит, исключительно талантливые гены. А на мое формирование большое влияние оказал Ленинград, в котором прошли мои детство, отрочество и юность.

- Как возникла ваша дружба с такими разными музыкантами — Сергеем Шнуровым и Юрием Башметом?

- Обменялись пятью словами и поняли, что мы не можем друг без друга. Для меня счастье — обмениваться с ними словами и звуками. Замечу, что в бытовой жизни Шнур никогда не пользуется матерными словами. Не говоря уже о самом воспитанном, интеллигентном и добром человеке — Юре Башмете.

- С Борисом Гребенщиковым дружите?

- Он прежде всего художник, большой художник. Не рокмузыкант, не гуру, не поэт, а художник во всех смыслах. Да, мы переписываемся с Борисом Борисовичем.

- Кем бы вы еще могли быть, кроме режиссера?

- Не представляю себя больше никем. Но если бы Ромм не взял меня на свой курс, нарушив рекомендацию, то я бы ни за что на свете не поступил во ВГИК — никто бы меня не взял. Михаил Ильич принял меня на свой курс вовсе не потому, что я был такой талантливый, а исключительно из протеста Указу Никиты Хрущева, согласно которому в творческие вузы должны были принимать студентов с жизненным опытом. Михаил Ильич был бунтарем, и за это, кстати, его, мэтра, попросили уйти из ВГИКа. Представляете — великого Ромма выгнали из ВГИКа!

- Вы были инициатором создания памятника у входа во ВГИК Тарковскому, Шукшину, Шпаликову. С каждым из них вы дружили. Расскажите, пожалуйста, какие они были люди.

- Каждый из них был моим другом, и каждый выпил у меня столько крови, что в статье не расскажешь. Самым большим кровопийцей был Андрей Тарковский. Но за его гений ему можно простить все. Про Гену Шпаликова, по стихам которого я поставил спектакль со своим курсом во ВГИКе, и он успешно идет на разных площадках Москвы, расскажу одну трагикомическую историю. Шпаликов пришел ко мне рано утром домой, между прочим, в кедах, и сказал: «Друг, дай мне 120 рублей. Мне надо выкупить себя из вытрезвителя». Я ему встречный вопрос: «Гена, почему ты в вытрезвителе, ведь ты художник?» И Гена объяснил мне, что вытрезвитель — очень даже благоприятное место для художника, что там у него проснулось вдохновение и что он протрезвел. «Все мы проснулись, посмотрели друг на друга, увидели, что среди нас нытиков и подонков нет, и поняли, что все не так и плохо», — улыбаясь своей шикарной улыбкой, описал пробуждение в вытрезвителе гениальный поэт и сценарист Шпаликов.

- Сергей Александрович, а Москву любите?

- Если я живу в ней с 1962 года, конечно, люблю. Если бы не любил, не жил бы.

- Будучи в жюри Венецианского кинофестиваля, вы открыли режиссера Эмира Кустурицу. А почему сегодня вас не приглашают в члены жюри международных фестивалей?

- Приглашают, но я отказываюсь. Мало что нравится. Единственное, что мне понравилось за последние несколько лет, — дипломная работа ученика Сокурова.

Справка  

Эпитетом «культовый» Сергея Соловьева наградили после выхода на экраны трилогии под условным названием «Три песни о Родине»: «Асса» (1987), завоевавшая приз жюри на Международном кинофестивале в Сан-Себастьяне, саркастическая «Черная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви» (1989), «Дом под звездным небом» (1991). Это так называемый «перестроечный цикл» мастера, события которого развиваются на фоне перестройки.