Сквер стал булгаковским

Маленький бульвар недалеко от Патриарших прудов обрел имя.

Скверик неподалеку от Патриарших прудов, на пересечении Большого Козихинского и Спиридоньевского переулков, теперь отныне будет носить имя Михаила Булгакова. Постановление об этом подписано мэром.

Удивительно, но дома и улицы будто обладают способностью «впитывать» историю и хранить память о тех, чьи жизни были с ними связаны. Так полна памяти о Высоцком Таганка, так чтит Арбат имя Булата Окуджавы. Так и Патриаршие пруды, и район вокруг них давно считаются в Москве булгаковскими.

Место тут издавна было… странное. На Козьем болоте (название сохранилось в топонимике района — откуда бы еще взялись Большой и Малый Козихинские переулки) в прежние времена добрый человек старался не задерживаться: говорили про эти места все больше чудное и неприятное. В старинной песне о Москве пелось, например, о «топи на Козихе трясинной».

По другой версии, не так уж и страшны были козихские топи, и название это появилось, потому как неподалеку был самый крупный в Москве козий двор. Оттуда шерсть шла ко двору самого царя, богатых бояр и, разумеется, патриарха.

Так бы Козье болото и существовало еще долгое время, но по не слишком понятным причинам место это в XVII веке глянулось патриарху Гермогену. Так и появилась тут, в сомнительном месте, Патриаршая слобода. Может быть, кстати, таким образом Гермоген хотел изжить дурную славу здешних мест.
Вскоре по приказу Гермогена тут были вырыты три пруда (откуда и появилось название Трехпрудного переулка.

Закипела жизнь на Патриарших… Ушли потихоньку, попрятались в глубь болота, начали строиться дома. Но когда патриаршество было отменено, пруды забросили, а позже так и вообще закопали — все, кроме одного. Потому-то в Москве один пруд и называется во множественном числе — прудами Патриаршими. Постепенно история соединила в себе несоединимое — жутковатые сказки, недоброе волшебство и «страшилки» Козьего болота и изначально светлое, к Богу обращенное начало, связанное с верой и патриаршеством.

Булгаков чувствовал эти места как никто. И любил эту «свою Москву» беззаветно. Поэтому герои бессмертной книги о любви Мастера и Маргариты, любви светлой и сильной, но плотно переплетенной с черным и дьявольским, и ожили именно тут — в хитросплетении наполненных мистикой переулочков.

О жизни писателя, в том числе и о его личных перипетиях, написано много. Известны до деталей истории его первых двух браков. Только последняя жена, Елена Сергеевна, несмотря на опубликованные ею мемуары, остается в какой-то степени загадкой.

Елена Сергеевна Нюренберг до Булгакова была замужем дважды и родила двух детей. Ее второй брак был не счастливее первого — ей не хватало внимания мужа. К моменту встречи с Булгаковым она была уставшей от отношений с мужем, во многом разочарованной женщиной. По ее словам, она влюбилась в Булгакова почти мгновенно и навсегда. А он и в шутку, и всерьез говорил, что она привязала его к себе сразу, а Елена Сергеевна только-то и попросила его о сущей безделице — завязать развязавшийся шнурочек на рукаве блузы.
Но может, и прав был Михаил Афанасьевич, говоря о «привязывании» — в их жизнях было столько символических совпадений.

Тут, на Патриарших, развивалась и крепла их любовь. Елена Сергеевна была растворена в муже, она стала ему и женой, и секретарем, и машинисткой, и редактором.
Восемь лет прошли как сон.

В 1939 году здоровье Булгакова ухудшилось, и в марте 1940 года он умер на руках у Елены. Теперь она иначе воспринимала его слова, сказанные в день бракосочетания. Он — в ту пору казавшийся цветущим мужчиной сорока лет — куда больше знал о своем здоровье, чем хотел бы.

...Сплетен и слухов по поводу истинного места Елены Сергеевны в жизни Булгакова было много. Вдова активно добивалась печати его произведений, но домыслы изрядно замарали ее образ. Например, то, что она после смерти мужа стала жить крайне скудно, породило целый каскад домыслов. Ее невестка, в частности, уверяла, что прежде относительный достаток семьи Булгаковых был связан с тем, что «непростая» Елена Сергеевна была приставлена к Булгакову как шпионка. А после смерти, мол, ее просто «сняли с довольства» в органах. Не забылся и иной факт: Булгаков перед смертью просил отыскать его первую жену. Судя по всему, он хотел попросить у Татьяны прощения… Елена Сергеевна не стала исполнять воли мужа. А много позже Татьяна Лаппа, в преклонные годы вышедшая замуж за человека, который любил ее всю жизнь, дала обширное интервью и несколько растерянно сообщила в том числе, что во сне «Миша приходил и сказал, что я его Маргарита… И еще сказал, что ей передалась моя способность к жертвенной любви…»

Воспаленное воображение, старая обида? Нет ответа. Как никто не может сказать точно, кто же был ею, Маргаритой? Маленький сквер в уголке булгаковской Москвы теперь носит его имя. Со временем, думаю, его так и будут называть — писательский. Москвичи любят «пришивать» к официальным названиям свои, домашние. Тут будет уютно посидеть, подумать о своем.