Здесь шла совсем другая жизнь

9 февраля знаменитый, овеянный слухами, призраками и легендами Дом на набережной отметил свое 85-летие

Народ давал ему страшные имена: «Улыбка Сталина», «Бабьи слезы», «Дом самоубийц». К счастью, эти имена уходят в прошлое. Знаменитый кондоминиум называют сегодня Домом на набережной, так, как назвал его в своей книге писатель Юрий Трифонов.

Отметить день рождения собрались старейшие жильцы.

Ровесники дома. Дети тех, кто много лет назад получил ордер на жилье в «Доме правительства».

***

— Это был великий дом, прообраз жилища будущего. После возвращения столицы из Петербурга в Москву вопрос, куда селить чиновников, приобрел особую актуальность.

Тогда-то архитектору Иофану и пришлось взяться за карандаш и начертить дом под девизом «Величие и удобство», — говорит директор музея Дома на набережной Ольга Трифонова.

Перед везучей семьей новоселов распахивались ворота советского счастья. Бесплатная столовая с кулинарными изысками, склад кухонной утвари и постельного белья, парикмахерская, в которой персонал целовал ручки вошедшим дамам, услужливый консьерж, лифтер, поднимающий на нужный этаж, и, как минимум, пятикомнатная квартира, полностью оборудованная мебелью, холодильником, ванной с горячей и холодной водой. И все это — на фоне голода, коммуналок и неустроенного быта остальной России.

«Вечерами сверху летели голоса радио, музыка патефона. Там, в поднебесных этажах, шла совсем другая жизнь», — писал Трифонов от лица своего героя — жителя соседнего домишки.

Недостаток был всего один. Получение заветного ордера было равносильно черной метке. Если человек перестал устраивать власть — он лишался не только работы. До начала войны треть жильцов была расстреляна. Но — парадокс — чем больше жильцов погибало здесь, тем более страстно сюда хотели вселиться, строя невообразимые козни, плетя интриги и строча доносы.

***

Николаю Васильевичу Кузьмину, военному специалисту из аппарата Молотова, в некотором смысле повезло.

Его не расстреляли, его детей не отправили в детдом. Он погиб в 1941 году на войне, а квартира, соседствующая с квартирой Микоянов, осталась за семьей. Здесь жили его жена с детьми, а впоследствии — и внуки.

— Ощущения, что это странный дом, у меня не было, — вспоминает внук Кузьмина, фотограф Владислав Данилов. — Наш дом был немножко похож на деревню, где все друг друга знали.

Мы учились в одной школе, шарахались одной и той же шпаны, делились своими проблемами. Но не знали всего. Существовали особые «зоны умолчания», старшее поколение многое из того,__ что происходило, скрывало от нас.

Взять в руки фотоаппарат Владислава Данилова заставила тоска перед грядущими переменами. В 1980-х годах здание подверглось ремонту. Жильцам предложили расселение на выгодных условиях, от которых многие не отказались.

Глядя на снимки, понимаешь, как преходяща земная слава. Растрескавшийся кафель, краска с подтеками на стенах, одинаковая казенная мебель с инвентарными номерами. За 50 лет советская роскошь, за которую продавались души, превратилась в убожество.

Правда, после ремонта все вернулось на круги своя. Неказистая с виду постройка, напоминающая завод, является королевой элитных жилищ Москвы. Стоимость квартиры в доме начинается от 250 миллионов рублей.

Вряд ли новые жильцы, покупающие квартиру ради престижа, осознают в полной мере, какое наследие им досталось.

Об этом помнят старики.

Дом на набережной — рекордсмен по количеству ветеранов. Их здесь 400.

— Наш дом непрерывно борется, — рассказала ветеран Рема Акопян. — И на нашем счету — много побед.

К своим победам активные ветераны относят, в частности, здание ЦДХ, которое лет двадцать назад хотели снести. Успех выставки Серова — тоже их заслуга. Ведь если бы не было спасенного здания, не случилась бы и выставка.

Впрочем, главное достижение жильцов — не способность воевать, а уникальная попытка примириться с собственным прошлым. Зоны умолчания не существует.

Музей Дома на Набережной хранит память о тех, кого расстреляли, и о тех, кто расстреливал.

— Это было сложное, но очень умное и справедливое решение, которое пришлось не по нраву многим, но всетаки было принято, — говорит Татьяна Ковригина, дочь министра здравоохранения СССР Марии Ковригиной.

Страшный дом соединил в себе калейдоскоп судеб, примеров человеческого величия и слабости. Консьерж, вежливо приветствующий гостей, мог служить осведомителем в ЧК, служащая дома — усыновляла детей арестованных родителей.

Один — стучал на своих соседей, чтобы получить лишние квадратные метры, а другой — врывался в опечатанную квартиру, чтобы забрать оттуда плачущего оставленного малыша. Слабые и сильные, благородные и нищие духом. Живущие по закону жизни и по закону совести. Все они были жильцами Дома на набережной, все они были частью нашего общего прошлого.