Открывая тайны «Улыбки Сталина»

Повести ЮрияТрифонова «Дом на набережной» исполняется 40 лет: ее напечатали в «Дружбе народов» в 1976 году

Сам факт публикации этого произведения можно отнести к разряду чудес: даже спустя годы непонятно, почему оно прошло цензуру и не попало под строжайший запрет.

В 1980 году Генрих Белль выступил с предложением выдвинуть Юрия Трифонова на Нобелевскую премию, что и было сделано. Но в марте 1981 года писателя не стало — это было огромной и неожиданной потерей, ведь ему было всего 55 лет. Сейчас, спустя 35 лет после его ухода, многие называют его лучшим прозаиком второй половины XX века. Большое видится на расстоянии...

Безмолвный свидетель

В доме, который, благодаря повести, войдет в историю как «Дом на набережной», Юрий Трифонов жил в детстве, до того как был арестован его отец, а потом и мама. «Сегодня меня будила мама и сказала: «Юра, вставай, я должна тебе что- то сказать». Я протер глаза. Таня привстала с постели…

«Вчера ночью, — начала мама, — у нас было большое несчастье, папу арестовали». Я нисколько не сомневаюсь, что папу выпустят, папа — самый честный человек. Сегодня у меня самый ужасный день…» — так напишет он в дневнике. Но отца — революционера, председателя Военной коллегии Верховного суда СССР Валентина Трифонова — не выпустят. Его расстреляют. И мама будет репрессирована. А Юру с сестрой Таней и бабушкой выдворят из дома. И он будет возвращаться мыслями к этому дому всю свою жизнь как к безмолвному свидетелю чудовищной несправедливости и не менее чудовищной силы. Спустя годы не он, но герой его «Дома на набережной» будет готов на все ради возможности жить в этих стенах.

А сам Трифонов, проанализировав это, мастерски точными росчерками пера обозначит контуры эпохи, символом которой и станет знаменитый дом.

«Трешка»

Три гектара площади . 25 подъездов с выходом на улицу Серафимовича и Берсеневскую набережную. Величественность неярких стен. Глаза-окна, со внимательным прищуром глядящие на Кремль. Госслужащих, что наводнили Москву в 1918 году, после того как она стала столицей, сначала расселяли по гостиницам. Но места в них кончались... Комиссию по строительству дома ЦИК и Совета народных депутатов возглавил глава правительства Алексей Рыков. Чуть позже было принято решение, что заселять сюда будут членов ЦК ВКП(б), наркомов, потом их «разбавили» военачальниками, писателями и артистами. В результате к окончанию строительства дома была сформирована особая когорта претендентов на заселение — многократно «просеянная через сито» советская элита. Когда-то на месте «Дома на набережной» были винные и соляные склады, которые пришлось разбирать, пуская кирпич на новострой. Один дом ради стройки сдвинули — об этом, кстати, писала Агния Барто. В итоге за четыре года «мужики в лаптях» создали здание, ставшее символом целой эпохи. 505 квартир, по две на этаже, лифты с вахтером, унифицированная мебель с бирками инвентарных номеров. После сталинских репрессий, убравших чуть ли не 800 человек из двух тысяч жильцов, в народе дом прозвали «Улыбкой Сталина», «Ловушкой для большевиков», а также «Домом предварительного заключения». А еще — «Трешкой»: именно в таком ракурсе, как на купюре, Кремль был виден из окон «того самого дома».

Эпоха и эпос застоя

Юрию Валентиновичу нередко ставили в вину его склонность к бытописанию. Да, правда, во всех его литературных работах — масса деталей, мелочей, облеченных в слова фотографий времени, которые в результате и превратили его произведения в бесценные энциклопедии реальной жизни эпохи застоя. Люди, читавшие Трифонова, узнавали эти до боли знакомые им детали, совершенно реальную и точно переданную жизнь города, и потому воспринимали написанное как рассказ про самих себя. Мы отражались в книгах Трифонова, как в зеркале... Но как же книга была напечата- на — тогда? На этот вопрос неоднократно отвечала вдова Юрия Трифонова, Ольга Романовна:

— «Дом на набережной» был опубликован в журнале «Дружба народов» только благодаря мудрости главного редактора Сергея Баруздина. В книжку, куда вошли и «Обмен», и «Предварительные итоги», повесть не вошла. С резкой критикой выступил на писательском съезде Марков, который затем отправился за подкреплением к Суслову. А Суслов произнес загадочную фразу: «Мы все тогда ходили по лезвию ножа», — и это означало разрешение...

Словом, в определенном смысле случилось чудо. Перечитывая книгу, не устаешь удивляться тому, как многомерно и многопластово писал Трифонов. Как точно заметил Денис Драгунский, «не надо обманываться «бытовизмом» Трифонова — он-то как раз писатель возвышенный, решающий большие проблемы, вышивающий крупный узор, но — на мелкой канве реальности». Книге в этом году — сорок лет. Это ли не повод ее перечитать еще раз...

Подробнее читайте в свежем номере газеты «Москва.Центр».